Пословицы и поговорки крымских караимов (караев) – «аталар сöзи» (слова отцов) богатый источник информации о жизни народа в прошлом.  «Пословицы служили своего рода моральным кодексом, были неписаным законом, отражали нормы взаимоотношения людей, эстетические идеалы народа» [Давлетшин, 2004]. Не случайно аталар сöзы называли «священным заветом предков потомкам» [Полканов Ю., 1995].

         К сожалению, сейчас они практически не используются в быту. Лишь малая доля фольклорного наследства жива у современных караев, и то зачастую в переводе на русский язык. Ряд пословиц вне времени: они универсальны, актуальны и сегодня. Некоторые без объяснения современному человеку не понятны. Их изучение даёт интересный материал для реконструкции этапов развития этноса.

         Караимские пословицы интересовали в основном филологов и этнографов. Пословицам и поговоркам караев посвящали свои работы языковеды В. Радлов, В. Филоненко и др. Для описания и исследования некоторых аспектов жизни, быта и нравов крымских караимов к помощи пословиц обращались А. Полканов, М. Хафуз, Ю. Полканов, А. Полканова, Л. Редькина и др. Однако, изучение архаичных элементов этнокультуры в пословицах и поговорках не было предметом отдельной работы.

            Часть пословиц можно примерно датировать по особенностям, ушедшим из жизни Крыма в известный период. К примеру головные уборы, характерные для Крыма до середины XIX века упоминают пословицы: «Сарыкъынъ бийазлыгъына бакъма – сабун борчкъадыр» (Не смотри на белизну чалмы, мыло-то, наверно, в долг куплено), «Кöтиндэ кöнчэк йокъ, башында фес кийгэн» (Зад без штанов, а на голове фес).

         Уже более двух столетий не тянутся через полуостров торговые караваны, а в народной памяти они всё ещё есть: «Кöпэк хъавлар, кэрван кэчэр, сöзлемэгэн услу кэчэр» (Собака лает, караван проходит, кто не отвечает умным проходит).

         Пословица «Биз кэльдик, кэлин кэтти тэзэк джиймагъа» (Мы пришли невесту смотреть, а она пошла кизяк собирать) становится понятной, если знать, что в прошлом (в некоторых местах до 1950-х гг.) отапливали помещение с помощью кизяка. Такое топливо считалось высококачественным, не дающим дыма и хорошо отдающим тепло. Г. Радде (1856) отмечал, что бедные крымчане «должны собирать лежащий на дорогах помёт рогатого скота и сушить его на солнце, или они мешают его сначала с соломой, раскладывают на землю и потом уже в половину высушенное режут на кизяк. ...кубическая сажень хорошего кизяку стоит от 10 до 12 руб.».

         Продавали разную продукцию отдельно: на лошадином, мучном, овощном и других базарах. Такое разделение сохранялось вплоть до революции. Это упоминается в пословице «Тавукъ санэтэр, тары базарында, эйленип бакъса, бокъ базарында» (Курица думала, что она на просяном базаре, оглянулась – оказывается среди дерьмового базара). Правда, упоминаний о таком базаре нам не встречалось (возможно, говорится о месте продажи кизяка).

         «Слова отцов» упоминают распространённые в прошлом, ныне подзабытые традиционные блюда крымских караимов (махъсыма, къакъач, кöмэч, катлама и др.), например: «Услу кэльди – къадыр басты джахангъа, аджэль кэльди – баш аврысы, махъсымы» (Мудрый пришёл, и наступило в мире могущество, торопыга пришёл – головная боль, махсыма).

         Махсыма, как и буза – лёгкий хмельной напиток, получаемый из пшена (реже из проса, риса или пшеницы), воды, сахара и дрожжей путём сбраживания. О значении напитков в прошлом напоминают производные от профессии фамилии караев Бозаджи и Максимаджи.

         В ХХ в. употребление бузы в Крыму резко упало. Если до революции бузня, как и кофейня, имелись во всех сколько-нибудь значимых населённых пунктах, то в советское время их почти не стало.

          Большинство праздничных основных блюд изготавливалось из мяса  барашка (кубете, эт аяклаклар, кöфте, хамур долма и т. д.), следовательно: «Къой тойну къылай» (Баран делает веселье (свадьбу, праздник)).

         К праздникам, особенно к свадьбе, тщательно готовились. До первой половины XIX в. в такую подготовку женщин входило покраска хной пальцев рук (иногда ладошек) и волос [Полканова А., 2012]. Отсюда и пошло: «Байрамдан сон къынаны кöтинъкъэ йакъ» (После праздника хну хоть на задницу намажь).

         Современному человеку, знакомому с проблемой водоснабжения и мелководными крымскими реками, удивительным кажется возможность использования на полуострове водяных мельниц, упоминаемых в пословице: «Сувсыз дэгирмэнын улугъы нэ, чарпыгы нэ? Бергысыз зэнгинын фукъарэдэн фаркъы нэ?» (Как для водяной мельницы, оставшейся без воды безразлично, что высота уровня, что скорость воды). Однако прежде в Крыму они широко использовались. Так, путешественник Эвлия Челеби (1667) писал, что река Чурук-Су в Бахчисарае приводит «в движение многочисленные мельницы», а в «населённом порте Карасу» (Белогорск) их более ста. Паллас (1794) упоминал пять мельниц в Бахчисарае и шесть на Салгире (в т.ч. четыре на специально проведённых каналах).

         У коренных жителей засушливого Крыма была очень высока культура водопользования. Воду обожествляли, наделяли магическими свойствами. В неё нельзя было плевать и мочиться. Вода была символом здоровья и чистоты. Караи говорили: «Сув кÿбÿк савлукълы бол» (Будь здоров, как вода), «Сув барыа арыгълай» (Вода всё очищает). До начала ХХ в. бытовали фамилии Корукчи сую и Куруксу (сохраняющий воду) [Полканова А., 2012]. Регулярно чистились и приводились в порядок фонтаны, хранилища воды, водоводы. Строили разные сооружения для использования воды. К примеру, Паллас замечал о долине речки Чурук-Су, что «каналы там искусно проведены вдоль по нагорной стороне так, что незнающие полагают, будто вода течёт вверх». Падающую даже с небольшой высоты воду (0,5-1 м) использовали для полоскания и стирки белья, сооружения небольших водяных мельниц. В. Радде пишет о водяных мельницах и на лесных источниках. Реки полуострова в прошлом были полноводнее из-за регулярного ухода и расчистки – поток воды шёл над русловыми наносами, не уходил под землю и не терялся [Рухлов, 1915]. Сохранилась информация о использовании ветро-водяных мельниц [Полканова А., 2012].

         С водопользованием связано и изречение «Йипнынъ уджуны йибирди» (Он упустил конец верёвки). Имеется в виду верёвка, к которой крепилось ведро (а ранее – кожаный мешок) для поднятия воды из колодца. Пословица означает – махнул на всё рукой.

         После массового переименования населённых пунктов Крыма из-за депортации крымских татар (1944), может быть непонятно, о каких местах идёт речь в изречении «Эгэр йэмиш бахчасы Шуры кöйдэ болса, йузум багы Альма кöйдэ болса, койлары чöлдэ болса, Каледэ öзи эви къобасынэн къайа азбарында болса,да нэ кэрэк угъа?» (Если кто владеет фруктовым садом в Шуре, виноградником на Альме, стадом в степи, а в Кале собственным домом с пещерой в скалистом дворе, то чего ему ещё нужно?).

         В долине реки Альмы многие караи имели сады и виноградники (в 1915 г. половиной всех садов владели роды Бота, Кальфа, Пастак и др.). О значении садоводства для этноса говорит изречение «Барлыкъ – багъ билен бахчадыр» (Достаток – виноградник с садом). В сельскохозяйственный сезон из городов в сады переезжали целыми семьями [Полканова А., 2012]. Своё название Альма сохранила и по сей день. А вот топонимы Кале и Шуры исчезли с современных карт. Село Шуры переименовано в Кудрино (Бахчисарайский район). Кале – древнее название святыни крымских караимов, сейчас называемой Чуфут-Кале. В ярлыках крымских ханов крепость именуется «Кале», или «Кырк йернынъ юкъары калеси» (верхняя крепость Кырк-Йера). Проф. В. Смирнов писал, что «Чуфут-Кале» «выродилось из другого, более правильного этимологически Чуфтъ-Кале (парная крепость)» [Смирнов, 1918]. Караимы же между собой продолжали называть крепость Кале, что и нашло отражение в пословицах. Например: «Бахчисарайда котек ашан, Калэ чыгып йилады» (Побитый в Бахчисарае заплакал, только войдя в Кале).

         При выезде из Крыма на материк располагалась крепость Ор. Сейчас на её месте небольшой посёлок Перекоп. Здесь в солёных озёрах «змеиного яда» [Челеби] добывали белую и вкусную «кефинскую» соль, о чём и говорили «Орнын тузы, тозы, харпузы» (Ор славен солью, пылью и арбузами). К концу XIX в. добыча соли сильно сократилась и к 1930-м годам сошла на нет.

         Ор называли «воротами Крыма». Челеби писал: «Кроме как через эти ворота в другом месте на Крымский полуостров не попадёшь». Зная это, становится понятным изречение «Ор кормэк байрак» (Знамя, не видевшее Ора), т.е. знамя, не бывшее на войне (о трусе, неопытном).

         Имели смысл и могли возникнуть только во время Крымского ханства (до 1783 г.) пословицы: «Туйу шорбасынынъ токълыгъы, джувур къазакънынъ достлыгъы» (Сытость пшённого супа, как дружба преследующего казака), «Къазакътан къоркъкъан чай» (Чай, испугавшийся казака (т.е. бледный)). Возможно, эти пословицы относятся к периоду походов на Крым Х. Миниха и П. Ласси (1736-8 гг.). В. Смирнов характеризовал эти события небывалым в истории Крыма погромом и опустошением.

         Несколько позже, когда полуостров стал частью Российской империи (1783), возник афоризм «Къазакъ кэльсэ къоркъманъыз, балта алып чыкъманъыз» (Казака прихода не страшитесь, с топором выходить не спешите).

         В народных изречениях широко используются названия оружия: «Нинди чыпчэчик – энди къылычлы» (Какой-то цыпленок – уже с мечом), «Атылгъан сöз, атылгъан окъ, ашкъан тирли къайтып кэльмэз» (Сказанное слово, выпущенная стрела, прожитая жизнь назад не вернутся).

         Къылач (меч) и окъ (стрела) давно вышли из употребления, но хорошо известны и сегодня. Сложнее с идентификацией персонажа пословицы «Адам (йокълыгъындан) болмадан хорозгъа Сулейман Паша дэп чагъыргъанлар (дегелер)» (При отсутствии людей [достойных] петуха назначили Сулейман Пашой). Вероятнее всего, упомянутый Сулейман-паша (1838–1892) – турецкий военачальник, генерал, командующий турецкими частями в Болгарии в русско-турецкую войну (1877–1878).

         Жители Крыма живейшим образом интересовались военными действиями. В кофейнях обсуждались вопросы политики, экономики, религии и военные события. Свищов, например, замечает развешенные по стенам кофеен лубочные картины, изображающие «эпизоды из недавней греко-турецкой войны», лубки «Бомбардировка Порт-Артура», «Стычка казаков в Корее» и т. п. [Свищов, 1907].

         Караимы были завсегдатаями кофеен, а кофе был излюбленным напитком. Говорили: «Бир къахвэ, бир тутун – бир зийэфэт бус бутун» (Одна чашечка кофе и одна трубка – целая пирушка), «Кавэ дуйуджысы ы-ых дуйуджысы» (Вкус кофе – вот это да).

         Крайняя степень безразличия и хандры выражалась так: «Гониль не къахвэ истер, не  къахвэхана...» (Сердце его не просит ни кофе, ни кофейни...).

            Журнал «Караимская жизнь» [1911] писал, что «В крымских городах… потребность в общении удовлетворяется отчасти кофейнями, которые представляют собой ничто иное, как своего рода клубы. Здесь собираются, передаются последние новости, сплетни, слухи, здесь совершаются торговые сделки...». Вплоть до 1920-х годов кофейни служили островками прошлой жизни. Крымчанки прежде кофейни не посещали. Местом общения для них служила баня – хамам. Её упоминает народный афоризм, возвращающий нас в период Крымского ханства: «Халайыктан бийкэ болгъан тазы билен хъамамны йакъар» (Рабыня, ставшая госпожой, своим ушатом баню разнесёт).

         Ситуация, изложенная в пословице, была возможна в Крыму. Шариат предусматривал отпуск раба, если он менял веру на ислам. Часто отпускали невольников по завещанию. В. Возгрин пишет об исламской практике освобождения слуг–домочадцев, матерей–рабынь при рождении первого ребёнка от господина, замужестве на детях бывшего владельца и пр. [Возгрин].

         В этом афоризме упоминаются рабыня (халайык) и госпожа (бийкэ), в других указываются занятия и звания, напоминающие о государственном устройстве и структуре общества, давно не встречающихся профессиях, например: «Дэвэджи билен къонушкъанынъ къапусы бÿйÿк кэрэктир» (Кто дружит с погонщиком верблюда должен иметь высокие ворота).

         Верблюдов использовали для перевозки грузов и запрягали в большие четырёхколёсные повозки маджары. Широко применялась и двухколёсная повозка араба[1]. Аналогично русской пословице «пятое колесо телеги» говорили: «Арабанынъ арт кöчэри» (Задняя ось арабы).

         Ряд пословиц использует наименование месяцев народного караимского календаря и специфичные названия периодов времени: «Талашны къалдыр артыкъ айга» (Ссору оставь на артыкъ ай; артыкъ-ай, артыкъсы-ай – тринадцатый, дополнительный месяц, бывает в високосном году), «Бутун йыл къайда болсан анда бол, бэльдэрэздэ уйдэ бол» (Целый год будь, где хочешь, а в бельдерез будь дома; бельдерез – самое холодное время в году с конца февраля до первых дней марта).

         Календарь восходит к периоду язычества и тэнгрианства [Мухамбетова] и назван Улугата Санавы – Счёт Великого Отца – по имени божества добра, с которым связывали всё хорошее, светлое. Его антипод Каргалата – Отец-проклинатель, приносил бедствия и несчастья. Новый год начинался весной, состоял из 12-ти основных и одного дополнительного месяца, который добавлялся раз в 3-4 года.

          В фольклоре отражаются вера в дурной глаз (йаман кöзли, назар), проклятие (къаргъыш, нэлет), порчу, злой рок (хышым), приметы, сны и пр.: «Гъариплик атэштэн кÿльмэк» (Несчастье смеяться над огнём), «Йылдызынъ ачыкъ» (Твоя звезда открыта), «Йары гэджэ къоркъышлы сааты» (Страшное время полуночи), «Къоркъунчлы тÿшнинъ саны хайыр» (Страшный сон к добру), «Фалякнынъ ишинэ нишан бильмэк къабул» (Нужно знать приметы судьбы), «О фэлекнинъ чэмбэриндэн кэчкэн» (Он прошёл через обруч судьбы) и др. Задумывая что-то сделать, добавляли присловье «Кысмэт болса» (Если судьбе будет угодно).

          Особое значение отводилось глазам, их возможностям, взгяду. Об этом говорят антропонимы Карагöз (чёрный глаз), Джанкöз (душа-глаз) и др. До наших дней дошли амулеты «от сглаза» – голубые и синие бусинки, обычай посторонним лишний раз не показывать ребёнка после рождения и пословицы: «Кöзгэ багып къаргъа бÿтÿн йирмэз» (Сглазить – это ещё не полностью проклясть), «Инсаннынъ кöзу – айваны казангъа инсанны, мэзаргъа» (Сглаз может свести скотину в кастрюлю, а человека в могилу).. «Глазливому» человеку, который чрезмерно что-то или кого-то хвалил, мысленно говорили: «Кöзунэ туз, кöтÿнэ буз» (Соль тебе в глаза и лёд на задницу). А «Поздравляю Вас» по-караимски звучит так: «Кöзингъыз айдын болсын» (Да просветлеют ваши глаза).

         Определённое значение в прошлом отводили печени. Тюрки считали это местом души. У караимов «любимый» звучит как «джан-джыгэр», т. е. буквально «душа-печень». Тюрколог В. Зайончковский переводит фамилию Джигерсиз (буквально без печени) как «причиняющий боль». Отсюда появилось: «Къардашым баласы – джигэрим йарасы» (Племянник –  рана в моей печени).

         Символика цвета занимала не последнее место в представлениях народа. С белым цветом (акъ) связывали все добрые важные события. На белые войлок или овечью шкуру становились жених и невеста в свадебном обряде. Новорожденному дарили белое яйцо. Путнику желали в дорогу «акъ йол» – счастливого (буквально – белого) пути. Белая халва (акъалва) сопровождала все праздничные события и застолья. В свадебной обрядовой песне «Агълама келин» [Полканов Ю., 1994] упоминается: «дом, белой глиной смазанный» – символ благополучия и достатка.

Плохим считался чёрный (къара). Он сопутствовал похоронам и трауру [Полканов Ю., 1994]. Типичны некоторые слова с компонентом къара и словосочетания: «къаракыш ай» (месяц трудной зимы), «къара йазы» (злая судьба, несчастье) и др. К примеру: «Къара къызгъа кэльгэнчэс, танълар атар» (Пока придёшь к чёрной (злой, гадкой) девушке, уже расцветает).

Характерны контрасты цвета (белый – чёрный) и их значений (хорошее – плохое) в фольклоре: «Акъ ахча къара кунъ учун» (Белые денежки про чёрный день), «Акъны карандан айирып болмай» (Не может отличить чёрного от белого).

В обрядовых песнях «Аглама кэлин» (не плачь, невеста) и «Кэлинчины» (песня невесты) есть слова : «Рога чёрной коровы не загибайте...», «Шею чёрной коровы не поворачивайте...», «Шею чёрной коровы повернут...». В пословицах упоминается чёрный вол: «Йилик иденге, йилик болса эди, къара огузнинъ бойнына пычакъ дэгмэзэди» (Если бы делающему добро платили добром, то нож не коснулся бы шеи чёрного вола). Возможно, это отголоски древнего обряда, когда чёрных корову или вола приносили в жертву, отмечая определённые события в жизни общины. Известно, например, что балкарцы, принося жертву, пели: “Чёрного барана оставляем на камне…” [Огнев]. В Казахстане до сих пор в засушливые годы сохраняется обычай приносить в жертву чёрную корову для ниспослания дождя.

Исследователи считают, что подобные упоминания коровы и вола – архаичный мотив почитания животных (тотемизма) [Хусаинова]. Возможно, этим объясняются и некоторые поговорки, где фигурируют животные: «Бöрÿ, бöрÿ, ананъ-бабанъ йолындан йÿрÿ» (Волк, волк, ходи по стопам твоих родителей), «Айырылгъанларны айув йэр, бöлингэнлерны бöрÿ йэр» (Разлучившихся медведь съест, а отделившихся волк), «Бабам къаргъа кэтирди, эвгэ къавгъа кэтирди» (Отец ворону принёс, в дом ссору принёс).

            Волк (Бöрÿ), ворона (Къаргъа) – фамилии караев, тотемы тюрок, упоминаемые в Древнетюркском словаре и тюркских народных эпосах. Среди примерно сорока фамилий крымских караимов с названиями живых существ, есть созвучные с этнонимами тюркских родов и племён: Арслан – лев, Балык – рыба, Каплан – тигр и др.[ Полканова А., 2012].

            Прослеживается связь «аталар сöзи» с вероучением тюрок тенгрианством (названо по имени главного древнего тюркского божества – Тенгри). Его считают тюркским монотеизмом и относят к первым верованиям в единого Бога [Давлетшин, 2004]. Представления о Тенгри восходят к V-IV тысячелетиям до н. э. У алтайцев и ряда других народов сохранились до наших дней [Безертдинов, 2004; Садри Максуди Арсал, 2002]. Садри Максуди Арсал пишет: «В качестве творца мироздания тюрки признавали лишь одно существо Тэнгри» и цитирует византийского историка Т. Симокатта о признании «богом тюрками лишь Танры, создавшего землю и небеса». Единый Бог Неба упоминается в фольклоре многих тюркских народов, и в народных изречениях крымских караимов: «Танъры къорусын бэтардэн!» (Дай Бог, чтобы хуже не было!), «Танъры сэн вэр къысмэтими» (Боже, дай мою судьбу).

            Почитание Неба – главная составная часть культа Тенгри – Бога и Духа Вечного Синего Неба. Слова Тенгри и Небо неразрывны, у древних тюрок и у монголов были синонимами [Давлетшин, 2004; Безертдинов, 2000]. «Кок Тенгри» одновременно обозначает и божество, и само синее (голубое) небо. Показательна в этом смысле пословица: «Кöк шаад, йэль (йыр) шаад, кабарчыхлар сыз шаад» (Небо свидетель, ветер (песня, воздух) свидетель и вы, кабары, свидетели).

            Призывается именно небо. Кабары поставлены вровень с небом и воздухом – необходимыми атрибутами жизни, входящими в 17 божеств у древних тюрок [Безертдинов, 2000], что говорит если не о почитании, то, как минимум, определённой репутации людей, соприкасающихся с потусторонним миром. Кабары – каста погребальщиков, антропоним. Дело кабаров в прошлом было наследственным [Полканова А., 2012].

            К сожалению, из опрошенных мною караев и крымских татар никто не мог сказать[2], почему Мамед – это несчастье, что обозначает пританцовывавшая колдунья, и каков смысл некоторых «слов отцов»: «Мамед бугÿн бизим башымызгъа болса, йарын сизинъ башынызгъа олур» (Если Мамед (несчастье) над нашими головами, то завтра будет над вашими), «Обур кэтты ойнаикъ, джадув кэтты джайраикъ» (Ведьма ушла, пританцовывая, колдунья исчезла, рассеявшись), «Йэшиль бакъа йурэк йакъа» (Зелёная жаба жжёт сердце).

            А об обычае, когда караимы, плача и причитая, били ладонями по коленям, некоторые помнят до сих пор: «Эвэльдэн баланы урмасанъ, сон öзинъ  тузынъ урарсынъ» (Если своевременно не будешь бить ребёнка, то будешь бить свои колени).

            Э. Озенбашлы отмечал при работе над фольклорными произведениями малых жанров на караимском языке трудности. На помощь он привлекал аналоги крымскотатарских народных произведений [Полканов Ю., 2005]. К примеру пословицу «Эсмеры да болса, тотай къыз» на русском языке у него звучит как «Хоть и смуглая, но благородная» [Полканов Ю., 2004], вместо ранее опубликованного «Хоть чернявая, но уже в возрасте» [Полканов Ю., 1995]. Ряд народных афоризмов  требует осмысления и правильного перевода. Например, перевод пословицы: “Бу дунья башыма дардыр, гÿзэль сэвмэк бизэ ардыр, йени ташлап къызалмасы,дöрт китаб да йен(л) вардыр» (Тесен этот Мир для меня, любить [душой] красиво, для нас постыдно, полюбить другую [бросив прежнюю], в четырёх книгах есть) не даёт понимания её смысла.

            В заключение отметим, что фольклор в целом, а пословицы и поговорки в частности, дают большой материал по этнокультуре крымских караимов в разные периоды.

            Наиболее информативны и интересны в этом плане народные афоризмы, передаюшие нравственные ориентиры народа, системы права и ценностей ушедших времён, отголоски древних верований. В пословицах прослеживается путь от тотемизм и тенгрианства до принятия караимского вероисповедания, эволюция мировоззрения.

         Перспективна дальнейшая работа над изучением «священного завета предков», исследование группы труднопереводимых народных изречений (около 50-ти).